Сестра печали - Страница 31

— Ясно, помоги!

Она положила свой огромный букет на тропинку и подошла ко мне.

— Вот эту ветку нагни, — приказала она. — Нечего лентяйничать.

Я нагнул большую ветку, и Леля стала отламывать от нее веточки для букета. Она была совсем рядом со мной, ее плечо касалось моего плеча, и, когда она тянулась за сиренью, я чувствовал на щеке ее дыханье. Совсем нечаянно я выпустил ветку, и та с мягким влажным шуршаньем взвилась вверх. Леля потеряла равновесие и оперлась на мое плечо.

— Леля!.. — сказал я. — Лелечка!..

— Что? Ну что? — тихо проговорила она, глядя мне в глаза. Но вдруг послышался какой-то шорох, чьи-то негромкие шаги. Леля покраснела и отодвинулась от меня. Мы с неловкой внимательностью стали выравнивать гроздья в моем букете.

— Коварный старик идет, — шепнула мне Леля. По тропинке спускался маленький старичок с козлиной седой бородкой. На нем была военная выгоревшая фуражка без козырька, заплатанные брюки галифе и пестроватый пиджачок из домотканого сукна.

— Вот так так! — звонко пропищал коварный старик, подойдя к нам. — По цветочки, по ягодки… Сиреньку ломаете? Ох, сиренька эта здешняя многим девушкам во вред пошла, через эту сиреньку много алиментиков вышло… Не горюй, голубка, не ты первая, не ты последняя, — ободряюще обратился он к Леле. Леля сделала было обиженное лицо, но не выдержала, фыркнула.

— Не одолжите ли папиросочкой, молодой человек? — продребезжал коварный старик, придвинувшись ко мне и обдавая меня спиртным запахом. — Грешен, грешен, люблю хорошей папироской полакомиться.

— Нате, пожалуйста. — Я раскрыл пачку дорогих «Борцов», и старик забрал сразу три папиросы, поблагодарил и пошел вниз по тропинке. Перед тем как скрыться за поворотом, он обернулся к нам и звонко прокричал:

— Я не то чтобы против, чтобы сирень брали, но ломайте культурно, самостоятельно, без вредительства!

— Какой смешной, — сказала Леля. — Он, говорят, в кладбищенской сторожке самогонку потихоньку гонит… Давай снесем сирень нашу в лодку, а сами гулять пойдем.

Мы отнесли букеты вниз. Я забрался в лодку, взял оттуда еду. Мы сели на песок. Леля развернула свертки, расстелила газету.

— Скатерть-самобранка, — сказала она. — Ты ешь.

— Царский обед, — высказался я. — Хлеб слегка подмок, но масло, колбаса!.. Где ты ее достала?

— В Хмелеве сходила-съездила, там вчера давали. А что?

— Так. Ты мне как-то говорила, что тетка твоя мясного почти ничего не ест, да и ты не очень любишь.

— Но ты же любишь сардельки, — сказала Леля. — Вот я и купила колбасы, раз нет сарделек. Мне хотелось немного о тебе позаботиться.

— Даже странно как-то, — заявил я. — Кто-то вот идет в далекий магазин и покупает жратву специально для меня. Ни одно существо в юбке еще не делало этого.

— Значит, я первая в юбке, которая ходила для тебя в магазин? А ты доволен?

— Очень. Очаровательная девушка берет авоську и топает ради меня в Хмелево.

— Не говори глупостей. Это только тебе так кажется.

— Что кажется?

— Ну то, что ты обо мне сказал.

— Это не я сказал, а Злыднев. «Очаровательная девушка». Это его персональные слова.

— Это идет очаровательная девушка. — Леля встала, растрепала челочку, сделала большие глаза и пошла по песку нелепой, деревянной походкой. — Так ходят очаровательные девушки?

— Садись и ешь, — сказал я ей. — Или давай купаться, пока мы не съели всего.

— Ты купайся, — ответила Леля. — Раздевайся и купайся. Я не буду.

— Но почему? Вода не такая уж холодная.

— Я не буду, — повторила она. — Только ты не смейся.

— Чему не смейся?

— Видишь ли, тетя моя, как узнала, что я поеду с тобой за сиренью, спрятала куда-то мой купальник. Я его искала, искала, а она говорит: «Ума не приложу, куда он делся». Вообще она считает, что девушка не должна купаться наедине с молодым человеком.

— Мещанка она недорезанная — вот кто твоя тетя.

— Нет, ты так не говори. Просто она считает, что отвечает за меня. Но купальник, конечно, прятать смешно. Я бы сейчас искупалась.

— Так купайся в том, что у тебя под платьем. Ведь под платьем не только ты, и еще что-то.

— Нет, в этом «что-то» купаться нельзя, — улыбнулась Леля. — Ничего-то ты не понимаешь.

— Просто стесняешься. Как же, архивариус — и вдруг в бюстгальтере!

— Я не архивариус, а чертежник-архивариус, это совсем другое, — засмеялась она. — И то только по званию, а не по должности… Но очень далеко ты не заплывай! Говорят, здесь есть водовороты.

Я разделся до трусиков, разбежался и бросился в воду. Она была очень холодная.

— Ледяная! — крикнул я Леле. — Правильно сделала, что не купаешься. Такая вода, будто не июнь сейчас, а январь.

Выбравшись на берег, я лег животом на горячий песок возле расстеленной газеты.

...

«Положение во Франции, Нью-Йорк, 11 (ТАСС). Французское правительство переехало в различные части Франции».
«Лондон, 11 (ТАСС). Как сообщает агентство Рейтер, Париж сегодня с утра окутан дымом от пожаров, возникших от зажигательных бомб, сброшенных в окрестностях столицы… Повсюду видны вереницы беженцев. Парижские газеты вышли сегодня в последний раз. Они сообщили об объявлении Италией войны Франции».

— Что ты там нашел? — спросила Леля. — Это позавчерашняя газета.

— Я знаю… Тут про войну. Газеты вышли в последний раз… А ты, Леля, наверно, из библиотеки газеты таскаешь?

— Иногда таскаю, — честно призналась Леля. — Один экземпляр — в подшивку, а второй иногда домой беру, тете на выкройки… Ты знаешь, сегодня утром, когда я одевалась, тетя включила радио, передавали про Париж, последние сообщения. Немцы вошли в Париж.